Вадим Егоров
Белые дороги, белые дома - зима.
В ЦПКиО стоят из снега терема,
для детей они слетели с неба.
Мы-то с вами знаем, что они из снега,
мы-то с вами не сошли с ума...
А у сказки краски, как на витраже Леже,
только не для нас - ведь мы на вираже уже.
Наши сказки серые от пыли,
потому что мы когда-то юны были,
а теперь не юные уже.
Сын примял подушку щекой.
В его сон, невозмутимый такой,
кувырком влетают Маленький Мук,
Баба-Яга и Змей-Горыныч,
а потом Синдбад, а потом
Маркиз Карабас с Котом, а потом
Ходжа Насреддин с ослом, а потом...
Право же, всех не перечислить!
И, когда заката тлеет в небесах ожог,
около стола садимся мы в кружок, дружок,
смахиваем пыль и паутину,
расстилаем скатерть-самобранку, и на
ней уже вино и пирожок.
И луны прожектор, ярко в небесах горя,
освещает белый полушалок января,
и уже в квартирке нашей тесной
пахнет мандаринами и сдобным тестом -
пахнет детством, проще говоря.
Луч рассветный брызнет сюда,
и в него, как в дверь, уйдут без следа
Буратино, Гулливер, а за ним
Маленький Принц и Мэри Поппинс,
а потом Синдбад, а потом
Маркиз Карабас с Котом, а потом
Ходжа Насреддин с ослом, а потом...
Право же, всех не перечислить!
Ах, когда мы были лопоухие щены,
все мы, как в купели, в сказке были крещены.
Та купель далека ли, близка ли -
как мы в той купели пели и плескались
и не знали этому цены!
Книжки пожелтели, сказки позабылись, но
в сказку никогда не поздно распахнуть окно,
только вы аршином мир не мерьте,
только вы поверьте, только вы поверьте
в то, во что не верите давно -
в то, что сказка рядом лежит,
еще в то, что нам без сказки не жить.
И тогда однажды вечером к вам
Карлсон слетит на подоконник,
а за ним Синдбад, а потом
Маркиз Карабас в обнимку с Котом,
Ходжа Насреддин с ослом, а потом...
Право же, всех не перечислить!
